[Часть 1] [Часть 2]

Естественнонаучное прошлое и невозможность чистого естествознания

Прошлое как предмет естествознания есть последовательность событий, которая может быть восстановлена (познана) по их естественным следам. Таким образом, противоположность естествознания и истории, если она полагается, сводится к противоположности естественного и искусственного, которая, однако, не может быть установлена «чистым» естествознанием, но может быть положена чистой историей.

   Фотография сделана .sandhu «little busy».

Историческое познание могло быть чистым, могло обойтись без использования естествознания, но при этом много потеряло бы. Действительное историческое познание не является чистым в смысле первого из данных выше определений. Что касается естествознания, то данное определение его предмета не запрещает использования им искусственной памяти и потому не может служить определением чистого естествознания. Поскольку описание является необходимой «функцией» науки, чистое естествознание, опирающееся лишь на естественные следы прошлого, в действительности невозможно.

Лучшей парадигмой учёного (критического) познания может служить криминалистика, поскольку она показывает неуместность демаркации знания. Криминалистика и правосудие как критика эмпирического криминалистического знания не достигнут возможной полноты знания, если будут опираться только на показания свидетелей, игнорируя «вещественные доказательства» и научные экспертизы, которые, впрочем, легко истолковать как свидетельства своего рода. Разделить криминалистику на «естественную» и «историческую» можно лишь для того, чтобы показать искусственность и безжизненность такого разделения.

Обратимость времени и философская машина времени

Намеченная выше «догматическая» критика (оксюморон уместен) футуризма неполна. Его тотальная критика должна исходить из феноменологического вопроса о будущем. Что подразумеваем мы, говоря «будущее» и «прошлое»? Это – проблема идентификации (удостоверения подразумеваемого созерцанием) будущего и прошлого. Её решение заведомо неоднозначно, но, в определённом смысле, будущее неотличимо от прошлого. Иными словами, их различие является предметом простого полагания или отрицания. «Упование будущего» (Августин) легко обращается в упование прошлого. Это находит дополнительное психоаналитическое обоснование. Бессознательная часть нашей психики не верит в богов и не знает будущего, она жаждет только повторения прошлого. Неверующий человек хотя бы неосознанно желает повторения прошлого, ибо в прошлом у него было что-то, более того, была психологически безначальная жизнь, тогда как в будущем, как он думает, его ждёт ничто.

Иллюзия будущего, поддерживаемая как религией, так и наукой, есть продукт сознания, явление «футуроцентризма», ложная идеологическая установка, призванная контролировать сознание угнетённых (не только в социальном отношении) и уводящая от «самих вещей». Осознание иллюзии даёт свободу и открывает новую перспективу Разуму⁶.

Итак, различение таких модальностей темпоральной логики, как прошлое, настоящее и будущее, не позволяет разделить естествознание и гуманитарию, время в указанных модусах является единым предметом критического познания. Но, может быть, более тонкие темпоральные различия помогут произвести дихотомию знания? Рассмотрим возможность положить в качестве предмета естествознания обратимое время (обратимые, или повторяющиеся регулярно последовательности событий), а в качестве предмета истории – необратимое время, связанное с иррегулярными событиями. Эта идея является точным темпоральным соответствием идеи неокантианской дихотомии метода на генерализующий и индивидуализирующий. Распространено мнение, будто необратимое время посредством термодинамики вошло в физику ещё в XIX веке. Однако Смолуховский (тот, кто вместе с Эйнштейном исследовал броуновское движение) показал иллюзорность необратимости термодинамического времени.

Критику необратимости легко распространить за пределы естествознания на историю. Вопрос «Что есть обратимость времени?» приводит к вопросу «Что есть повторение события?», а этот последний – к самым фундаментальным проблемам философии. Необходимо критическое, в этом случае феноменологическое, исследование обратимости. В его рамках возникает, между прочим, тема машины времени. Построение машины времени – вожделенная цель профанной науки, достижение которой означало бы установление полного господства Разума над естеством. Бесполезно спорить о её физической возможности в физических терминах. Полное возвращение прошлого невозможно с точки зрения простой логики науки, подобно тому как невозможно точное решение достаточно сложной обратной задачи. Физическая машина времени есть прежде всего математическая машина, а мечта о ней есть мечта об искусственном разуме ещё более творческом, чем разум современного человека. Иными словами, это грёзы об искусственном демоне, находящемся в подчинении у человека.

Неполное возвращение в прошлое возможно. И оно не требует каких-то особых машин. Оно возможно на основе многих обычных технологий, которыми человек давно владеет. С совершенствованием традиционных технологий возможно всё более полное возвращение прошлого. Культура и есть реальная машина времени, возвращающая нас в прошлое в том смысле, что она сохраняет нашу жизнь, ежедневно воспроизводя её, день за днём отодвигая нашу смерть, обеспечивая цикличность жизни каждого человека и истории в целом⁷.

Мечта о физической машине времени, которая без затрат наших собственных духовных сил вернёт нам прошлое, есть одно из выражений платонически-эротического, трансцендирующего (сублимирующего) сексуальность, стремления, уже истолкованного профанно как стремление вернуться в материнское лоно. Реализуя его в действительности, человек строит и культивирует свою культуру – своё искусственное лоно.

Сущность познания как культуросозидающего акта – в его цели: всё более сознательно оно стремится к совершенному образу прошлого. Оно восстанавливает, возвращает прошлое. Как материализован (сенсибилизирован) образ прошлого, и материализован ли он вообще, на самом деле не имеет значения.

Ведь есть знание и гнозис. Гнозис спасает избранных – вот почему встречается такая страсть к познанию, ради которой люди способны отказаться от материальных благ и, как Сократ, радоваться смерти. София есть, следовательно, философская машина времени.

Вспоминание прошлого есть возвращение прошлого.

Забвение прошлого есть возвращение прошлого этого прошлого.

Смерть, или забвение всего, есть возвращение в начало всего.

Полное забвение есть полное знание.

⁶ Некоторую поддержку этой мысли я нашёл в кн.: Самородницкий П. Опровержение Будущего (введение в телеологию человека) / Изд. 2-е. М., 2004. 398 с.
⁷ К идее культуры как реальной машины времени, устанавливающей полное господстве Разума над естеством, близка концепция русского космиста В. Н. Муравьёва. См.: Муравьев В. Н. Овладение временем. Избранные философские и публицистические произведения. М.: Росспэн, 1998. 319 с.