В «Критике чистого разума» Кант понимает (догматическую) метафизику не как знание, обосновывающее частные науки (науки о феноменах, или «позитивных» предметах), но как особую частную «науку» о традиционных метафизических предметах – Боге, душе и мире. Критическая философия предстаёт в первой «Критике» как знание, находящее основания частных наук (математики и математического естествознания), то есть соответствует аристотелевскому фундаменталистскому пониманию «первой философии».
Догматическую же метафизику критическая философия «чистого разума» находит безосновательной и потому ненаучной. Таким образом, первая «Критика» представляет собой фундаменталистскую метафизику. Поскольку своеобразное обоснование или, лучше сказать, моральное оправдание догматической метафизики всё же проводится Кантом в «Критике практического разума», в последней можно усмотреть – при надлежащем определении философского нефундаментализма – образец именно нефундаменталистской метафизики. Итак, две метафизики, «вторая критическая», содержащаяся во второй «Критике», и догматическая, критикуемая в первой «Критике», оказываются (с точки зрения результата, а не метода) тождественными у самого Канта.
Кантианская «первая» (фундаменталистская) критика метафизики имеет своим началом антиномии чистого разума, – самопротиворечия, к которым приходит догматический разум, когда отвечает на метафизические вопросы, полагаемые им корректными. Критика решает антиномии путём полагания вещи в себе, то есть разделения феноменального («позитивного») и ноуменального («негативного») «предметов», разделения, из которого в конечном итоге и следует признание некорректности догматически-метафизических вопросов и ненаучного характера метафизики. В предшествующих антиномике разделах «Критики чистого разума» Кант обосновывает математику и математическое естествознание как научные дисциплины. Он не подозревает, что в будущем в них самих будут открыты антиномии, подобные (а в своей трансцендентальной глубине тождественные) космологическим и угрожающие их основаниям, как будто уже найденным Кантом. В конце XIX – начале XX вв. стали известны антиномии в самой математике (особенно в теории множеств): антиномии Кантора, Рассела, Ришара и др. В этот ряд по праву ставится и антиномия лжеца. Известная ещё в древности, она донесла до ХХ века свой по видимости неисчерпаемый метафизический потенциал, став основанием семантической теории истины и теоремы о невыразимости истины Тарского, теоремы о неполноте формальной арифметики Гёделя и ряда гуманитарных (психологических, социологических, философско-исторических) концепций.
Антиномии, или парадоксы, были обнаружены и в неклассической, в частности, квантовой, механике. В отношении квантовомеханических парадоксов кантианство оказалось наиболее уместной философией, явно или неявно использованной в копенгагенской интерпретации квантовой механики. По существу, эти парадоксы были решены Бором по неявному образцу кантианского решения космологических антиномий. Вместе с тем, из достижений посткантианских математики и теоретического естествознания квантовая механика более, чем открытие неевклидовых геометрий, обнаружила неадекватность кантианской философии науки в том, что та радикально отделила «физику» от метафизики и математику от «метаматематики». (Последнее имя можно писать без кавычек, поскольку оно, благодаря Гильберту, закрепилось за ветвью математики, обосновывающей прочие ветви математики, но не обосновывающей саму себя). Математический дуализм (двойственность) квантовой механики соответствует антиномичности «чистого разума», обнаруживаемой тогда, когда он ставит перед собой задачу познания «негативных предметов». Дуалистическая корпускулярно-волновая картина мира, или онтология, рисуемая квантовой механикой, соответствует двум догматическим метафизикам, предстающим в тезисах (с одной стороны) и антитезисах (с другой стороны) космологических антиномий. Таким образом, квантовая физика имеет отчётливый метафизический характер, и она неклассична относительно продолжаемой Кантом классической (фундаменталистской) традиции радикального размежевания метафизики и «физики».
Д. Ритцер — Иммануил Кант
Если, как полагал Кант, антиномии действительно свидетельствуют о ненаучности знания, то обнаруженные в основаниях математики и теоретической физики антиномии и парадоксы ставят под сомнение научность этих дисциплин, наделяют их «ненаучным» статусом метафизики и стирают чёткие границы между математикой, физикой и метафизикой, установленные Кантом и всей предыдущей традицией, идущей от Парменида. Это показывает, что кантианская философия математики и математического естествознания нуждается в глубокой коррекции, которая может быть проведена согласно принципам критической философии самого же Канта (а также нефундаменталистской философии Гегеля). Развитие науки с конца XIX века привело к необходимости снова ставить и решать проблемы обоснования и критериев научности. Более того, оно потребовало возвращения единства математики, физики и метафизики, утраченное традицией Парменида, Платона и Канта.
Парменид спас теоретическое знание от противоречия, им же и открытого, обрекая его на неполноту. Противоречивым оказалось знание о движении и множестве, то есть о природе, и неотделимое от него математическое знание. Элейская мысль устремилась в следующем направлении: знание о движении и множестве противоречиво, однако противоречия можно избежать, если отказать движению и множеству в статусе истинно сущего. Такое решение и приняли элеаты, и их выбор есть вместе с тем выбор неполноты, ограничивающий знание метафизикой (онтологией – учением о парменидовом бытии). Пифагорейская «наука» (математика и физика) была при этом отвергнута.
Курт Гёдель
Искусственным размежеванием науки и философии, или «физики» и метафизики, а также отсутствием интереса у большинства математиков к основаниям математики (то есть к философии) и у большинства философов к математике можно объяснить известные протесты математиков и философов против использования теоремы Гёделя о неполноте в роли философского аргумента. В действительности же Кант предвосхитил в первой «Критике» (1781) идею этой знаменитой теоремы (1931). Он ясно высказал мысль: как только разум в своем стремлении к полноте знания (а в «гегелевской» исторической перспективе это значит – к полноте своего бытия, или бессмертию) пытается постичь мир в целом, он вступает в самопротиворечие, избавиться от которого можно только ценой неполноты теоретического научного знания. Налицо то же отношение несовместимости между критериями полноты и непротиворечивости совершенного теоретического знания, которое ровно через 150 лет было выявлено в отношении образцового математического знания – формальной (теоретической) арифметики – теоремой Гёделя. Последний вывел его из формального аналога антиномии лжеца, в основании же последней, так же как апорий Зенона и кантианских антиномий, лежит антиномия опредмечивающего мышления («антиномия Парменида»).
Как видно, Кант повторил выбор Парменида: спасая теоретическое знание от противоречий (антиномий чистого разума), он ограничил его. При этом, однако, Кант отказал в научности метафизическому знанию, зато признал и обосновал в качестве научного математическое и физическое знание.
Последние комментарии